Анастасия Архипова

Книги с иллюстрациями Анастасии Архиповой наверняка знакомы многим, ведь ее любимые авторы — это знаменитые сказочники: Братья Гримм, Ханс Кристиан Андерсен и сказочный Диккенс. Сколько художников брались за эти тексты! Сложно в таком хоре сохранить свой голос, свой стиль, свое видение. 

На первый взгляд, иллюстрации Анастасии Архиповой кажутся добротной классикой — достойным звеном в цепи известных прочтений. Но стоит присмотреться, и сквозь патину «классики» проступает оригинальный личный взгляд художника, который неожиданно оказывается очень живым, современным, созвучным представлениям и взрослого читателя и маленького ребенка.

ОМ: Давайте начнем с самого начала: почему вы стали книжным художником, а не, например, скульптором или живописцем?

АА: Конечно, «виной» тому семья. У меня дед и отец были книжные художники. А бабушка и мама были переводчицами. Так что семья была книжная и вокруг тоже много знакомых и друзей занимались именно книжной иллюстрацией. Мой дедушка, Борис Дехтерев, был главным художником издательства «Детская литература». Я любила следить, как дедушка работал, и рано узнала, как рождались книги. Потом я сама в детстве любила читать и рассматривать картинки. И наверное это все вместе меня так вдохновило. Но все же из чувства сопротивления я пошла в Суриковский институт, а не в Полиграфический, причем на отделение плаката. Из-за этого у меня даже был с дедушкой конфликт: все думали, что я пойду в мастерскую книги, но мне хотелось попробовать что-то другое.

ОМ: Но все-таки вы потом вернулись к книге?

АА: То, что я занималась плакатом, я считаю, мне очень помогло — изменить масштаб, продумать подход. И до сих пор мне помогает, когда мне надо делать обложку книги, я вспоминаю эти уроки. Но диплом я все равно защищала по двум специальностям: по плакату и по книге тоже.

ОМ: А вас не смущало, что уже сотни художников брались за эти тексты?

АА: Ну, поскольку я была молодой художник, то я особенно не оглядывалась, а смело бралась. И делала, как мне казалось надо, и как я хотела.

ОМ: А все-таки ваш Андерсен — он какой?

АА: Мой Андерсен в сторону Диккенса который. Андерсен он ведь тоже разный: есть вещи очень средние, сейчас взялись издавать все подряд, и это очень заметно, а есть вещи, которые по уровню приближаются к литературе Диккенса.

ОМ: Ваши иллюстрации к сказкам Братьев Гримм полюбились в Германии, а теперь из-за переизданий и вообще стали международными, межкультурными. Почему? Почему немецкие издатели пригласили вас, а не немецкого художника иллюстрировать Гриммов — немецкие сказки? Ведь многие считают, что русские сказки может нарисовать только русский художник.

АА. Это было лет тридцать назад. В Москву приехал немецкий издатель, он искал иллюстраторов для своих книг. И попросил нескольких художников сделать пробную иллюстрацию к сказке «Ханс-Счастливчик». Меня настолько это вдохновило, что я выложилась по полной программе. Я все изучила, что только могла: страну, посмотрела все возможные книги. Альбомы по всяким старинным немецким городкам, быту. Тогда интернета-то не было.

ОМ. А в Германии вы уже бывали тогда?

АА: Нет! Тогда еще нет. Я изучила прикладное искусство, костюм, специально немецкий, разных областей, природу. И у меня родился образ страны и всех этих событий сказочных, мне оставалось только его выразить. Я сделала несколько иллюстраций. Они очень понравилось, и со мной сразу заключили договор на несколько сказок.

ОМ: А в чем была причина вашего успеха, почему выбрали именно вас, как вы считаете?

АА: Может, не было художников, которые так серьезно отнеслись к этой задаче, как я. Теперь немцы считают эти иллюстрации своими. Они стали классикой иллюстрации. Мне рассказали смешную историю. В издательство позвонили, и спросили: жив ли кто-нибудь из наследников художницы Архиповой? Оказалось, они решили, что я очень старинный мастер. Ну, потому что сейчас мало кто так кропотливо рисует.

ОМ: Почему?

АА: Ну, видимо, потому, что не считают таким уж важным. Считают важными другие вещи. Художники ведь все разные.

ОМ: Теперь вы уже художник «со стажем». Признанный мастер. Вы председатель секции графики Союза Художников, организуете выставки, конкурсы, участвуете в жюри, в том числе международных. Т.е. вы в самой гуще развития книжного искусства. Скажите, что изменилось в иллюстрации?

АА: Как эксперту мне приходится видеть много разного и нельзя проявлять собственные пристрастия. Я работаю в международных жюри, и мне приходится свой вкус убирать куда-то и оценивать по объективным критериям работы. Как художнику мне близко одно и не близко другое. А как эксперт я уже могу оценить уровень таланта, креативности, профессионализма, может быть, совершенно не близкого мне по манере человека.

ОМ: Поэтому я спрашиваю про ваше личное восприятие. Кто вам близок?

АА: Мне нравились ранние работы итальянского художника Роберто Инноченти — «Пиноккио» «Рождественская песня» Диккенса. Но более поздняя его манера мне нравится меньше. А эти вещи настолько живые, проникнуты чувством. Мне нравится Хавьер Забала, испанский художник — прекраснейший. Очень изысканные книги, хотя чаще они, пожалуй, больше для взрослых, чем для детей. Очень смешная его книжка — путеводитель по Барселоне. Еще Лизбет Цвергер из Австрии.

ОМ: А чем она вам нравится?

АА: Талант и профессионализм. Притом я вижу много заимствований, даже у Рэкхема.

ОМ: Да, пожалуй. Но у Рэкхема, наверное, не так легко заимствовать?

АА: Я отмечаю сходство именно в его чисто техническом подходе к рисованию. Конечно, у Цвергер свои образы, но в том, что называется манера —этот рисунок линейный с сепией. Я же вижу, как это сделано. Но, конечно, она очень хороший художник. Я не очень понимаю таких как Китти Кроутер.

ОМ: Я вот помню, что жюри премии Астрид Линдгрен у Кроутер и у Исол, например, отмечало еще умение рассказывать историю — через изображение.

АА: Мне тогда кажется, что более интересен такой художник как Роджер Мелло. Он очень ярок, декоративен, невероятно изобретателен.

ОМ: Он ведь медаль Андерсена получил?

АА: Да. Ну и, конечно, чешский художник Петр Сис. Близкий нам по своей потребности вникнуть в историю.

ОМ: А ведь есть что-то общее в нас. Общеславянское отношение к книге?

АА: Вы знаете, я, когда попадаю в книжный магазин за рубежом, часто случается, что вот обложка привлекла внимание — хороший дизайн, шрифт, а внутри уже оказывается нечего смотреть. Но если и внутри интересно, если встречается оригинальное рисование, то очень часто оказывается, что это Венгрия, Польша, Чехия или Сербия… Сохранились, видимо, школы в Восточной Европе. А вообще в западной книге сейчас очень много штампов. Хотя они веселые, забавные. Есть выпендрежники, есть оригинальные, но искренних мало.

ОМ: А какова роль конкурсов в развитии книжной графики?

АА: Конкурсы на покупателя мало влияют, а на издателя воздействуют. Я слышала от издателей, что-то, что отбирается на выставку в Болонье, для каталогов — именно это точно не будет покупаться, не годиться для рынка — просто противоположенное

ОМ: Но это ведь цель конкурсов и выставок — раздвигать рамки…

АА: Конечно. Это должно противостоять рынку. Но часто это идет вразрез не только рынку, но и детскому восприятию. Такое очень отвлеченное современное искусство просто.

ОМ: Не утратила ли русская иллюстрация свое лицо, выйдя на международную арену — ведь теперь наши художники имеют возможность сотрудничать с издателями по всему миру?

АА.: Когда я была в Бразилии и рассказывала там о русской иллюстрации и показывала работы наших художников, мне говорили: у нас таких вообще нету. При том, что у них очень талантливые есть художники, но просто совсем другого плана. Но там считают важным другие вещи.

ОМ: А что мы считаем?

АА: Я думаю, что самое важное, это подход к литературе как к чему-то очень серьезному. Мы считаем важным вникнуть в литературную ситуацию. Если мы делаем какой-то исторический период, то считаем важным соответствовать именно этому времени, не вводить детей в заблуждение по поводу исторических фактов, а показывать, как было на самом деле. Если мы берем какую-то эпоху, то надо, чтобы все было в этой эпохе. У многих иностранных художников такого требования к себе нет. Они более легкие. Может, мы порой кажемся даже чрезмерно серьезными. Наши зарубежные коллеги не считают это необходимым, считают, что важнее импульсивность, чтобы было весело.

ОМ: А, может, так легче? Это не связано с количеством трудозатрат художника?

АА: Действительно, у нас как-то художники себя меньше жалеют, вкладывают много сил и времени, это правда Хотя никогда нельзя говорить про всех скопом. И тут и там есть очень разные художники. Художник — штучный товар. К каждому своя мерка.

ОМ: А что вам в детстве нравилось?

АА: Конечно мне нравились рисунки моих родственников. Поскольку я на них выросла. Нравились Рачев, Алфеевский.

ОМ: Но они разные такие!

АА: Разные, но тем не менее мне нравился и тот и другой.

ОМ: Алфеевский такой «остренький»

АА: Я говорила в детстве: «Дядя Валя рисует абстракта» Это была моя формулировка. Мне очень нравились его изображения городов. Когда я стала старше, мне нравились иллюстрации английского художника Рэкхема. У меня была книга замечательная английских детских стишков с автографом — подписанный экземпляр, малотиражное издание с цветными вклейками. Я тогда начала учить английский язык как раз. Но и сейчас я продолжаю ценить этого художника. Динамичный, атмосферный — в самых лучших своих работах. Есть, конечно, и более жеманные, а есть очень хорошие.

ОМ: А современные дети, что выбирают?

АА: Трудно сказать. Конечно, они получают море всего. Тут важно — от кого: от того ли, кто разбирается в этом и хочет показать что-то хорошее, или от нечестного издателя, который готов на все лишь бы книжку продать. Опасно и когда вмешиваются внешние факторы, ужасные на мой взгляд: возрастные ограничения, вкусовщина и пр. Детям нельзя закрывать доступ к многообразию — тоже получится какое-то оранжерейное воспитание. Со временем они сами сделают для себя выбор.